Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Сергей Болотников

Действо. Катрен первый

Главная : Фантастика : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

Текст размещен с разрешения автора

(роман)

Пролог.

Дом без привидений.

Привидений в доме и вправду не было.

Зато было все остальное.

Ничем, впрочем, этот дом странен не был - обыкновенная панельная многоэтажка - четырнадцать неряшливых проткнутых окнами квадратов простираются в небеса, да ровная, как по линейке крыша с торчащими ржавыми грибками вентиляции. Неровные черные стыки, ободранные стены со следами старой бурой краски, неустроенные квартиры, низкие потолки - словом, возвышалось это все из ядреной осенней грязи в одном из близких Подмосковных городов - таких близких, что их уже можно было считать Москвой, только маленькой. Возвышалось, и не привлекало к себе никакого внимания.

В городе есть дома и получше - даже панельные, благо сейчас даже эта скоропортящаяся продукция вполне может стать элитным жильем с нежно розовыми стенами и стеклопакетами.

Но этот дом не элитный. И у него нет никаких шансов им стать.

В нем имеется лифт и три подъезда - и, понятное дело, угластый подъемник может обслужить только один из них. Но жильцов соседних это ни в коей мере не волнует, потому как ценный механизм, принадлежащий одному из подъездов, все равно осчастливливает своих владельцев более-менее бесперебойной работой крайне редко. Зато в его привычке часто выходить из строя без объяснения причин. Бывалые жильцы это знают и потому не спешат пользоваться коварной машиной, даже если она проявляла твердые признаки работоспособности. Новички же... за прошедшее бурное десятилетие в доме сыграли уже три свадьбы, которые фактом своим полностью и бесповоротно обязаны не вовремя заклинившему подъемному механизму. И сейчас, войдя в его обитое вытертым древозаменителем нутро можно заметить полустертые, писанные шариковой ручкой стихи, что оставили на его стенах безвестные мечтатели, безнадежно опоздавшие домой/на работу/в институт энное количество лет назад.

Помимо лифта у дома есть домофон, который работает всегда, хотя периодически уличные вандалы пытаются пресечь его жизненный путь. Он звенит, впуская вас внутрь и побренькивает, выпуская. Его стоппер, закрепленный под верхней кромкой дверного проема, пропускает лишь людей ростом ниже метра восьмидесяти. Жильцы выше молча страдают и приобретают раболепную привычку пригибать головы, входя в абсолютно любую дверь, теми самым сильно роняя к себе уважение.

Домофон работает не один, ему помогает консьержка - имени ее никто не знает, и к тому же создается впечатление, что они все время меняются. Возможно, так оно и есть, докапываться до истины никто не пробует, жильцам просто важно знать, что кто-то сидит внизу, олицетворяя собой вторую линию обороны перед ВНЕШНИМ МИРОМ, что настойчиво стремится попасть внутрь панельной крепости большинства живущих здесь людей.

Коньсъержка смотрит старый черно-белый телевизор и с кем-то разговаривает. С кем - никто не знает. Может быть с домофоном, который всегда отзывчиво звонит в ответ и ободряюще подмигивает красной лампочкой. С жильцами консьержка не разговаривает.

Сразу за ней начинает тонкая кишка коридора, которая ведет куда-то дальше, освещая вам путь одинокими люминесцентными лампами, да изредка встречающимися провалами окон. Коридор длинен и уныл, и ясно видно, что у архитекторов, что проектировали давным-давно это строение, была масса свободного времени и потуги на эстетство. Нет, коридор, безусловно, не Критский лабиринт, но свежевъехавшие жильцы тратят не одну и не две завлекательные минуты, чтобы добраться через эти покрашенные зеленоватой потрескавшейся краской хитросплетения до вожделенного лестничного пролета...

Который в противовес коридора всего один и ведет строго ввысь. Зимой его ступеньки леденеют. Разрываемая лестничными клетками череда ступенек ведет под самую крышу, нигде больше не отклоняясь от строгой прямой. Подход к квартирам прост - пор три на каждой клетке - две двери рядом друг с другом и одна прячется за поворотом. Бывает, жильцы задумываются над этим противоречием коридора и лестницы в небо, но куда чаще просто поминают нерадивым дизайнеров крепким словцом, в очередной раз пытаясь в полной разбитых ламп темноте нащупать дорогу к выходу.

Под крышей дома лестница заканчивается завешенной угрюмым амбарным замком лестницы на чердак. О том, что дужка замка только придвинута, но не защелкнута, знают лишь избранные. Тем более, что дверь на крышу находится как раз напротив и потому чердаком почти не пользуются.

Через крышу можно попасть в другие подъезды, минуя домофон, так что это проторенный путь антисоциальных типов различной направленности. Еще на крыше водятся голуби и потому черный рубероид давно приобрел бледно серый оттенок, на котором регулярно поскальзываются ищущие новые пути антисоциальные типы. Голуби мирно воркуют и пикируют с самого верха вниз, где у подъезда радетельные старушки всегда сыплют им хлебные крошки.

Вокруг них расстилается двор - узкий, длинный и забитый строительным мусором. Неизменные качели-карусели смотрятся среди него остовами давно вымерших то ли зверей, то ли угледобывающих механизмов. Дети играют там в сталкеров и диггеров. Еще там выгуливают собак, и потому собачьи отходы жизнедеятельности устилают двор таким же ровным слоем каким голубиные - крышу. Юные сталкеры и диггеры часто в них влипают, чем до слез радуют своих мамаш. Впрочем, иногда оные продукты появляются и в подъездах, непонятным образом минуя консьержку и домофон.

Подъезды полны дверей - разных, внутренних и конечно внешних. Картонных доисторических, модерновых железных и новомодных стальных -бронированных. Качество их можно проверить лишь опытным путем, потому как внешне они друг от друга не отличаются. Затейливые номерки радуют глаз пришедших снаружи, а мощные оптические глазки - органы зрения стоящих по ту сторону двери хозяев.

Пол на площадках бетонный и с трещинами. На стенах граффити.

За дверьми живут люди. Их много, они все разные и именно они делают этот дом тем, чем он есть. Ведь без жильцов любой дом мертв. И этот не исключение. И потому всех его постояльцев - мужчин и женщин, молодых и старых, добрых и злобных - таких разных и не похожих объединяет одно обстоятельство, делая их неуловимо схожими друг с другом, как могут быть схожими люди волею судеб попавшие вместе в кризисную ситуацию.

Они все - соседи. И все живут в четырнадцатиэтажном панельном доме - справа, слева, сверху и снизу друг от друга - разделенные тонкими кирпичными стенками и непробиваемыми барьерами своих собственных обособленных жизней.

Они плохо знают друг друга, они мало разговаривают и считают, что ничем не отличаются от окружающих, но это не так.

В конечном итоге они в одной лодке - высокой, строенной из бетона облезлой лодке, что несет их сквозь жизнь совсем не в том направлении.

Такой он и был этот дом - самый обычный внешне и без привидений внутри. И день за днем, год за годом смотрел он своими пыльными и не очень окнами на своего брата близнеца через крошечный захламленный двор, пока на сырой асфальт, подле одного из подъездов не шлепнулось, запечатанное в белоснежный, с сине-красным пунктиром конверт, письмо. Ветер подхватил его и попытался унести вместе с желтыми, изляпанными в осенней грязи, листьями да силенок не хватило. Протащил и бросил у самой двери.

Письмо осталось лежать.

Все начинается с малого.

Интерлюдия.

Отгремел большой взрыв, а вслед за ним целая череда мировых и вселенских катастроф, коих было так много, что они периодически накладывались друг на друга, давая катаклизм в квадрате. Рождались звезды и умирали звезды, утаскивая в темное небытие все любовно взращенные свои планеты. Туманности разворачивались циклопическими парусами, гордо реяли и не менее гордо схлопывались в коллапс. Существа, странные и ужасные, большие и маленькие правили бал, отправлялись в походы, строили заговоры, убивали чудовищ и друг друга и мир сотрясался.

Но минули века, родовые корчи вселенной утихли. Сгинули куда то гиганты и циклопы, духи и дети звезд и обезличенные силы разлились по галактикам. Звезды и планеты перестали танцевать канкан и плавно закружились каждая по своей орбите. Галактики умерили свой пыл и даже попридержали более резвые кварки, хотя те все время старались пересечь скорость света. Темнота перестала бурлить, явив долгожданный покой.

И в наступившей менопаузе на вытертых от времени вселенских подмостках осталось только три персонажа.

Кто их здесь забыл, и для чего вообще их создавали - время уже покрыло тайной. Может быть, кто ни будь из отбуянивших свое хтонических богов и гигантов, а может быть, они были прямым порождением какого ни будь катаклизма, которые иногда принимали самые удивительные формы. Быть может, они сами этого не знали, они совсем ничего не решали, и потому могли только парить посреди пыльной, оббитой вытертым бархатом вселенной с серебряными пуговицами звезд и смотреть вниз. На крошечную голубую планетку с симпатичными завихрениями облаков. И обсуждать.

Это были:

Клоун (белая, вечно улыбающаяся маска, ни одной мысли по лицу не прочесть. Пышные багровые одежды, жесткий характер).

Поэт (Бледный лик, навевающий мысли о крайней стадии аутизма. Белые одежды. Слезы и море вселенской грусти).

Жница (все чин по чину: темный балахон. Под капюшоном скрывается подозрительной формы лицо. В худых руках держит сельскохозяйственный инструмент. Балахон весь в разноцветных бантиках и ленточках, с шеи свисает мирник, на инструменте наляпаны фенечки. Молчит).

Молчанье. Унылое созерцание звезд. Потом:

Клоун: Друзья! Смотрите, как все завязалось!

Поэт: Опять, и уж не развязать.

Жница: Молчит.

Все вместе смотрят вниз.

Поэт (с тяжелым вздохом): Как все запущенно. Печально. А знают ли они?

Клоун: Они, не знают! Они тупы по жизни. Не то, что мы...

Поэт: Умерь гордыню. Не знаю, что и делать. Ты помнишь как все в прошлый раз?

Клоун: Вот была потеха!

Поэт: И нас чуть не сверзили вниз. Мне было страшно.

Клоун: Ты ничего не понимаешь. Ведь в этом радость жизни! Весь кайф!

Поэт: А если все ж сверзят. Что нам тогда?

Клоун: Вселенский кайф. The show must go on! Но к делу... гляньте-ка!

Поэт: Все туже! Почему так происходит? Почему?

Жница: Молчит.

Клоун: Ну, раз нельзя распутать... так можно разрубить!

Поэт: Но ведь тогда... тогда они погибнут.

Клоун: Зато потехи море. Не согласен?

Поэт: Нет! Жизнь священна (для нас во всяком случае).

Клоун: Не для меня...

Поэт (задыхаясь от гнева). Ты... ты клоун убийца из космоса!

Клоун затыкается. Молчание. Все смотрят в разные стороны. Земля под ними лениво чешет по своей орбите.

Клоун: Ну хорошо, я палку перегнул - согласен. Но есть же выход, пусть и без потехи.

Поэт (недоверчиво): Какой?

Клоун (показывая на жницу): Она! Всему приходит срок. Пусть он у них случится раньше! Ей что, раз плюнуть!

Поэт: И вправду выход. Пусть применит силы... (обращаясь к жнице) милейшая!

Жница: Молчит.

Клоун: Эй, там на баке! Мы с вами речь ведем!

Жница: Молчит.

Клоун и поэт переглядываются друг с другом, а потом выжидающе смотрят на жницу. Та упорно молчит.

Клоун: Какая то ты нелепая.

Катрен первый.

Is this the real life?

Собачник.

Вот собачник - душой всегда с животным.

Альма разбудила своего хозяина как обычно - в семь утра промозглым кутающимся в сумерках утром. Хозяин - Алексей Сергеевич Красноцветов с натугой разлепил глаза, а потом, старчески покряхтев, сел на кровати. Хотя до старости ему было еще далеко - сорок пять лет, скорее самый расцвет, чем начало дряхления. И все же вот так вставать в такую рань уже не так легко как в сгинувшей много лет назад молодости. Не хватает энтузиазма, что ж тут...

Тяжко вздохнув и еще витая в остатках сумбурного утреннего сна, Алексей Сергеевич посмотрел на Альму. Ту явно не мучили проблемы ушедшей молодости - никуда она от нее не уходила, а терзали ее неприятности куда более физического характера, которые заставляли ее низко взрыкивать и умоляюще глядеть на Красноцветова своими медового цвета глазами.

Альма была восточно-европейской овчаркой в самом расцвете сил. Крупная, насыщенного рыжего цвета с угольно черным чепраком. Красивая псина, и с характером. Знакомые, глядя на нее, всегда удивлялись - ну зачем такая роскошная служебная псина скромному бухгалтеру Красноцветову? С какой стати? Разве сумеешь такой рулить? А тренировка, а ОКД с СКД? Говорят, если овчарку не тренировать, она вырастает избалованной и агрессивной, совсем без тормозов. А ее размеры...

Обсудить книгу на форуме

Главная : Фантастика : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21