Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Ольга Думчева

Книга 2

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

Текст размещен с разрешения автора

Здесь и далее: Я, Док.

Док: Так что же собственно тебя беспокоит?

Я: А что надо что-нибудь еще?

Док: НО среди всего того, что ты мне рассказал, я не нахожу ни одного проявления психического заболевания.

Я: Значит, если человек уже дважды за последнее время вскрывал себе вены, это абсолютно нормальное психическое состояние?

Док: Комплекс суицидности есть во всех нас, нужен лишь толчок. Опьянение, мелкие семейные неурядицы, неприятности на работе. Это проходит так же быстро, как и возникает.

Я: А если я Вам скажу, что все было иначе?

Док: Ты можешь рассказывать мне все, что захочешь. В конце концов, я же твой психотерапевт.

Я: Что-то идет на так, понимаете?

Док: Да, конечно.

Я: Я о том..

Я о том, что что-то в жизни катастрофически идет неправильно. Я понял это после своей второй попытки самоубийства. Вернее позже. Когда протрезвел.

Потом алкоголь вышел из крови. Я взглянул в зеркало, увидел свое небритое лицо, а потом понял… Вдруг понял, что эта вторая попытка была не последней.

Я тогда почувствовал холодок. Холодок где-то здесь. На шее. На миг. Чувства быстро остывают. Или нагреваются. Какая разница.

Док: Значит я все же был прав. Чувство суицидности так же бренно, как все остальные порождения чувственной сферы человеческого бытия.

Я: Док, но потом… вы знаете, что было потом? Потом я вспомнил…

Потом я вспомнил это томящее чувство беспокойства, охватившее меня в метро. Я сел в угол вагона и попытался не думать ни о чем, кроме лица женщины, сидевшей напротив меня. Она была блондинкой. Не красивой блондинкой. Что странно. И эти ее яркие тени, и дешевая помада. Я пытался схватиться за что-нибудь. Я страстно желал отвлечься ей, но она была некрасива и безвкусна. Я чувствовал, что у меня осталась пара секунд.

В вагоне, чуть поодаль, сидела молодая девушка. Она читала книгу. Ее лицо было опущено, но даже по очертаниям ее лба и по теням, закрывавшим ее скулы я понял, что она не была даже хорошенькая. Я пытался любоваться ее волосами, но этот пепельно-мышиный цвет не грел душу. Я лихорадочно водил глазами по вагону. Вы понимаете… я… я… я искал пристанище душе, которая вот-вот была готова сорваться.

Док: По литературе у тебя должно быть была твердая пятерка.

Я: Что?

Док: Да нет, ничего. Извини, продолжай.

Я: Потом… Целующаяся парочка. На ней грязные ботинки и несвежие носки. Двое мужчин с авоськами и сверками. Помятые, усталые лица людей, давно забывших, что такое плакать о радости. Маленькая девочка лет пяти с мамой. Я уже чувствую, как истекает время моей нормальности, как бьется лихорадочно пульс в моих висках. Девочка, маленькая девочка. Она могла спасти меня. Спасти меня у моего отчаяния. Она смотрела на меня огромными синими глазами. Мама дергала ее за руку, но девочка не оборачивалась. Мама звала ее, но девочка смотрела мне в глаза, и ей некогда было слушать маму. Что она понимает? Что она чувствует? Шабаловская. Мама берет девочку за руку и выходит из вагона. Я закрываю глаза с надеждой сохранить в памяти эти чистые синие глаза и зацепиться этой мыслью за жизнь. А потом… потом…

Потом было уже поздно. Я открываю глаза и вижу вены. Вены на своем левом запястье. Больше ничего. От жуткого нестерпимого желания их порезать, я сгибаюсь пополам и утыкаюсь подбородком в колени. Я стараюсь не думать о венах, но странно не думать о том, что стоит перед глазами и отделяет тебя от всего остального мира, даже от твоих собственных закрытых вен. Рассказать вас о венах, Док? Рассказать, что я чувствовал?

Мне… мне жутко хотелось перерезать вены. Это боль. Это чувственная боль. Я поднимаю вверх невидящие глаза и пытаюсь различить станцию метро. Новые черемушки. Я обнимаю себя руками и глажу себя по локтям. Я должен терпеть. Должен терпеть до дома.

Я думал, может выйти? Может зайти куда-нибудь и успокоиться? А куда? Что там дальше? Калужская? Нет. Нужен дом, я должен сделать это дома, в ванной. Я хочу это сделать в ванной. Я хочу пустить горячую воду.

В рюкзаке у меня лежала одна бутылка пива, и я знал, что могу открыть ее в любой момент. Я чувствовал холод, исходящий от нее. Я ощущал пузырьки, томящиеся у ее горлышка. Я чувствовал своей рукой лежащей на рюкзаке, каждую каплю этой бутылки. Но это не спасло. Я всего лишь хотел убить себя.

Дело ведь не в убить, да? Дело в том, чтобы не видеть этих ненужных, больных лиц, выпитых жизнью до дна. Я чувствовал себя тогда наверное… такой же бутылкой. Еще полной. И я хотел остаться таким. А может это был просто бред. Хотя… наверное это просто были вены.

Лестница на выходе в Коньково состояла всего из одного пролета. Но я знал, есть еще спасение. Наверху обычно стоит милиционер и проверяет документы и у всех темноволосых, небритых мужчин, прячущих от него глаза. Я ищу его глазами, я желаю увидеть его, но нет… остается одна ванна.

И ключ, обычно такой неповоротливый, обычно такой недружественный, вдруг поддается моим пальцам легко, и дверь впускает меня в темный коридор. Я ненавижу этот коридор. Длинный, вытянутый в какую-то нелепую струну, светлый и слепой. Эти светлые обои… Я снимаю ботинки, странно, но у меня есть силы и время их снять. Я иду в ванную. В этой жуткой квартире нет даже раковины. Есть только сама лоханка ванны и обрезанная труба, вечно эрогенно смотрящая вверх к зеркалу. Я включаю воду. Я приношу табурет. Я никогда не моюсь в этой ванне. Я три дня держал ее в отбеливателе, но она все так же кажется мне нечистой. Я сажусь на табурет.

Я: Вены. Док, вы знаете что-нибудь о человеческих венах?

Док: Общее, разное… А вы что о них знаете?

Я: Вены…

Вены. У некоторых людей вены проступают плохо, их практически не видно. Такие люди выбирают петлю. Мне повезло. Мои вены хорошо видно. Я всегда пользуюсь бритвой. Всегда- впрочем сказано сильно. Я второй раз пользуюсь бритвой. Я провожу ей по старому шву, точно-точно по укусу, оставленному смертью мне в первый раз. Я чувствую боль.

Первые капли крови тут же маленькими красными шариками уходят в воду. Я надрезаю сильнее, и все щее чувствую боль. Еще капли. Еще шарики. Потом уже боли нет. Есть ощущение спокойствия. Успокоения.

Смерть - это вампир, и подобно этому волчьему выродку, она сосет кровь мягко, одурманивая жертву. А потом… потом я заснул.

Док: Прости, я скажу может резко, но тебе не кажется, что ты звучишь донельзя мелодраматично. Не думаешь ли ты, что хорошая доля алкоголя делает нас всех поэтами и гениями? Тогда же мы подносим пистолет к виску, кладем палец на спусковой крючок… не мучь себя тем, чего нет. Ты не болен. Просто ты слишком много пьешь, и, я подозреваю, катастрофически плохо закусываешь. Знаешь, все самоубийства происходят именно из-за того, что в доме было мало соленых огурцов, и совсем не было квашенной капусты. А потом… что было на утро? Ты проснулся, успокоился и ужаснулся тому, что ты мог бы натворить?
Я: На утро…

Я проснулся. Розовая вода в ванной остыла и омерзительно охватывала мою кисть. Я поднял руку к глазам. Кто же это говорил, что кровь не сворачивается в воде? Знаете, Док, тот чудак, должно быть, не резал вены.

Потом… потом я пробовал найти мазь. Я не знал, подходила ли стрептоцидовая, к тому же у меня аллергия на стрептоцид, но я намазал именно ее. Я тогда сознательно намотал бинт до локтя, чтобы любопытным глазам правда не становилась очевидной. Стрептоцид, наверное, был не к месту, да?

Док: К месту чего? Недавнего самоубийства? Да ты оригинал. Было что-то еще?

Я: Ну…

В холодильнике был кусочек сыра и апельсины. Я забрал тогда фрукты и пошел в спальню. Что непонятно, Док, так это почему после того как все уже позади, на душе становится легко и спокойно. Кто не посвященный, тот не поймет. Посвященные смертью… м-да. Звучит наверное действительно мелодраматично.

Я вот думаю, почему все эти висельники, те, кто хоть раз пробовал засунуть шею в петлю, затем суют ее туда обратно?

Не из-за этого ли удовольствия балансировать на леске над водопадом?

Я вспоминаю бритву, Док. Зияющую косматую рану… меня передергивает. Видите, мурашки? Нет. Знаете, это не мое. То есть у меня нет комплекса самоубийцы. На миг от этой мысли, конечно, становится легче. А тогда… Тогда последние капли апельсины высохли, мои руки перестали дрожать, и, знаете, в голову полезли всякие мысли. Тогда почему? Что тогда это было?

Док: Это был нервный срыв. Дорогой друг, не мне тебе это объяснять. Ты же, как и я, принимаешь каждый день несколько десятков людей с тяжелейшими случаями психозов, шизофрении. Ты что, хочешь войти в грязь и не обляпаться?

Я: А у Вас? У Вас такое было?

Док: Что было?

Я: Вы не резали вены?

Док: Нет, но… но по-моему тебя это огорчает.

Здесь и далее: Я, Кот.

Я: Вы обещали в четверг, Сергей Палыч.

Кот: Что же с того, я пришел в среду. Для вас что-то значат 24 часа?

Я: Вы правы, это условность.

Кот: Вы знаете… я опять принял слишком много снотворного.

Я: Вы опять не хотели просыпаться?

Кот: Да-да, я не хочу просыпаться. Совсем Это так. Но мне надо, вы понимаете?

Я: Конечно. Да-да, конечно.

Кот: Мне НАДО просыпаться. Это главное условие. Я должен бодрствовать, чтобы потом заснуть.

Я: Это более чем логично.

Кот: Почему Вы… почему Вы мне ничего не говорите в ответ на это?

Я: А что я должен вам сказать?

Кот: Как же! Вы не говорите мне, как мне стоит бороться с моими попытками самоубийства.

Я: Я… Я не знаю.

Кот: Что простите?

Я: Я не знаю, как с этим бороться.

Кот: Так я и думал. Хорошо… поговорите тогда со мной о моих страхах.

Я: Вы… вы по-прежнему боитесь собак?

Кот: Да я просто не контролирую себя! То есть, я сразу убегаю при появлении пса. Маленький пудель, крошечная чау-чау, да что угодно. Этот запах. Это зловоние. Я чувствую его. Мое тонкое обоняние схватывает даже тень пса, даже отблеск глаз волка. Lupos. Тварь. Раб грязный. Я обоняю его грех, я обоняю каждый неверный шаг в его жизни, я знаю каждое движение его прицы. И пра-прицы. И пра-пра-прицы. Это кошмар. Кошмар. Когда ты чувствуешь столько много, кошмар, кошмар. Кошмар, когда ты чувствуешь так много, кошмар, когда ты знаешь так много.

Я: Вы… вы пробовали завести себе пса? Может электронного? Игрушку? Вы бы могли привыкнуть к нему.

Кот: А это… да, это забавно. Знаете, мой племянник верит в то что звезды – это вырезанные из серебряной фольги фигурки, приклеенные к куполу из темно-синего бархата… Я потом спросил его, а Луну, по-твоему, вырезают из золотой конфетной обертки? Так вы думаете это поможет.

Я: Да.

Кот: Вы про Луну?

Я: Нет, я про покупку собак, вы же сами спросили.

Кот: Я не спрашивал.

Я: Постойте, Вы спросили: “Так вы думаете, что это поможет”?

Кот: Это не был вопрос. Это утверждение, а спрашивал я про Луну.

Я: Вы смеетесь надо мною, и мне кажется, совсем не доверяете мне как психотерапевту.

Кот: Я? Я так говорил? Нет. Простите.. Я … я верю в то, что про вас говорят.

Я:И что же говорят?

Кот: Говорят, что вы единственный, кто может вылечить страхи, кто может разрушить прицу и очистить шельт от наслоений.

Я: Вы говорите всегда на непонятном мне языке.

Кот: Я просто верю вам. Вы… вы славный молодой человек. Студент, будущий дипломированный доктор. Но вещи, что вы говорите про собак, не обижайтесь, абсолютно забавны.

Здесь и далее: Я, Свят.

Свят: Твой давно ушел? А мой Берия меня два часа мучил. И ведь такой интересный случай. Два сознания. Абсолютно развитые. Абсолютно независимые друг от друга. С одной стороны это молодой хореограф, работа в Большом театре, с другой…

Я: Свят, ты когда-нибудь резал себе вены?

Свят: Что?

Я: Вот удивительно. Услышав этот вопрос, почти все переспрашивают “что”. А это забавно, как сказал бы наш друг “Кот”.

Свят: по-моему, тебе пора отдыхать. Ты жутко выглядишь и несешь всякую чушь.

Я: Просто много так всего происходит, и я совсем запутался.

Свят: Так… тебе срочно надо нажраться и трахнуть хорошую бабу. Это снимет все вопросы.

Я: Вот почему сразу “трахнуть” и обязательно “бабу”.

Свят: Потому что “секс с женщиной” - это не то, что надо уставшему от психов здоровому мужику. Это просто траханье.

Я: Ты знаешь Сергея Павловича Абрамова? Он ведь чертовски богат.

Свят: Кто?

Я: Ну Кот, тот что на “Ягуаре”.

Свят: Ну раз на “Ягуаре”…

Я: И почему он не записался к Гусевичу?

Свят: Гусевич – это уже не доктор, это афиша.

Я: Тем более.

Свят: Не знаю. Разве можно до конца понять этих чудиков. Ты у нас над чем корпишь сейчас?

Обсудить книгу на форуме

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13