Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Ольга Думчева

Волкодав

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38

Я больше никогда не видел Паскаля. Он подал раппорт на увольнение, и его отпустили с легким сердцем. Я пытался узнать, что с ним сталось, но боюсь, он из тех людей, которые, взобравшись на крышу, поднявшись на перила и посмотрев вниз, уже не возвращаются спокойно к себе домой. Я не виню себя в том, что произошло лишь потому, что Паскаль, тот живой, честный Паскаль, что жил на этом свете радостно и счастливо, погиб в подвале тюрьмы задолго, как его тело, осунувшееся и пустое, улетело вниз. В день, когда я попрощался с Паскалем, у меня на голове высветилась прядь седых волос. Хотя, на моих волосах седина почти не заметна. Она чувствуется на ощупь. Такой мертвый, безжизненный волос.

Да… я знаю, что стало с Паскалем. Я знаю…

Часть 3.

Она была беременна. Странно. Но чувства отцовства были мне так далеки, что новость меня не порадовала. Беременна. Я даже слово это не люблю. Тяжелое такое, нюшное. Ненужное мне вовсе.

Да, это был эгоизм, чистой воды эгоизм. А почему иначе? Что мне было до этого сгустка тканей в НЕЙ… Вспомнился стародавний фильм, увиденный мною в детстве по комби: какие-то придуманные инопланетяне размножались тем, что имплантировали в тела людей, через пищевод, зародыши своего вида. Зародыши развивались и, дождавшись определенного момента, разрывали тело человека, вылезая наружу… нет, конечно, нельзя сравнивать одно с другим. Но…

Мама, мамочка, моя милая. Как мало мне было отмерено жить с тобой! А ведь если бы не было этой беременности, если бы твоя душа была бы свободна от обязанностей тела… то, что появилось в организме моей матери, удило ее. Именно так. И если бы мама решилась…

Ты что же и виде не сделаешь, что ты рад? – Зоря стояла передо мною, кажется, сжимая кулачки.

Ты хочешь, чтоб я сделал вид?

Ты… ты… это ведь твой ребенок! – ее лицо было близко-близко ко мне. Я видел, как нервно бьется жилка на ее виске.

Я люблю тебя, родная, но то, что там, - я положил ей ладонь на живот, но она резко попятилась назад: так, чтобы я не мог коснуться ее.

То… ты назвал своего ребенка “то”?

Я ничего ей не ответил.

МЫ возвращались к одному и тому же каждый день. Каждое утро я пытался уговорить ее аболировать ребенка, но каждый вечер она говорила мне, что будет рожать. Все было так, как с мамой. Время просто шло, и ребенок рос в ней, мучая ее по утрам, и изматывая по вечерам.

В очередной раз, когда я принес ее на руках из ванной, я решил взять ситуацию в свои руки:

Ты опять упала в обморок, к тому же ударилась головой о плитки. Я боюсь однажды я просто потеряю тебя.

Под ее глазами лежали тени. Она осунулась и как-то поблекла. Я любил ее такой даже больше, потому что к нежности добавлялась жалость. Забота и раскаяние. В чем я каялся? В том, что не смог предотвратить случившегося.

Я умоляю тебя, родная, я умоляю тебя. Ну зачем тебе это надо? Он измучает тебя, он убьет тебя. В моей жизни уже такое было, и тебя я ему не отдам. Выкинь его из себя, просто выкинь.

Ее лицо отобразило такую боль, что я замолчал. Это была душевная боль, не физическая. Она хотела ребенка, и я не смог ничего поделать с этим.

И тогда она скажет:

Это именно то, что мне нужно для того, чтобы почувствовать себя дамой.

Ты всегда ей была, - отвечу я.

Но она мне скажет:

Я всегда чувствовала себя дочкой шлю.

Даже когда стала моей женой?

Я все же остаюсь лунной девушкой, знаешь… Я хочу, чтобы про моего ребенка говорили: это сын дамы Зори.

Обязательно сейчас?

Я хочу так.

А я?

Ты будешь любить двоих.

Я знаю, нет.

Он будет продолжением меня.

Хочу чтобы ты была только моя.

Ему я буду принадлежать иначе.

Обязательно?

Решено.

Но ведь…

Если ты будешь противиться, ты будешь противиться только своему приятию этого. Не моему решению.

Как мало решают мужчины. Да и решают ли они вообще что-нибудь? Говорят, когда-то муж мог сказать жен: сегодня придет доктор, он аболирует твоего ребенка, которого я не хочу. Но что это меняло? Возможно, иногда мужчина может управлять телом женщины. Но душой?

А в уголках твоих сонных губ спит моя печаль. Тебя нежат тени, и я ласкаю тебя таинственную, новую лишь взглядом. Ты спишь. Твои глаза стали ярче с появлением в тебе ребенка, твои глаза стали больше. То ли это отблески души ребенка, то ли это ты новая, зарождающаяся. Я тебя такой не знаю. Совсем не знаю. И глаза, губы…

Да неправильно все это. Вовсе не так. Что я склеиваю в памяти куски воспоминаний о тебе! Ложь все это. Нельзя так: губы, глаза… Я тебя любил. Я тебя люблю… всю целиком, и неверно, что я вспоминаю это вот так, будто не помню. Ведь если лицо не является целиком, то значит, оно уже уходит из памяти. А глаза, губы… это ведь зацепка за скользящее забвение.

Неужели я забываю тебя? Неужели уже ретуширую память о тебе? А ведь я думал, что никогда, никогда…

Я иду сегодня к доктору, - она сидела в кресле, чуть поодаль меня, как обычно, чуть поджав под себя одну ногу.

Сегодня я иду к доктору.

ТЫ…

Я хочу зарегистрироваться. Стать на учет. Сейчас уже возможно высчитать процент аномалий зародыша.

Дальше уже отступать будет некуда.

Это ты отступал, а я нет, - она встала и, чуть пошатываясь, пошел в комнату.

Ты мерила температуру? У тебя наверняка высокая. Как ты полетишь в спутниколете? А если тебе станет плохо? А если вдруг…

Она хлопала дверью. Я ничего не решал. Я вдруг вспомнил своего отца. Ведь он тоже ничего не решал. Мать спросила меня, но ни его. Я вдруг понял его боль и отчаяние. Боль бессилия над чувствами любимой женщины. Я бессильно следил за тем, как она уходит, как затихают ее шаги. Я всегда знал, что беременность – это начало конца. Но если бы я догадывался, что именно начнется, а что закончится навсегда.

Ее не было час, два, пять, восемь часов. Я отправился за ней сам. Мне бы взять с собой положенных мне по статусу людей… хотя, к чему это? Беременность была началом конца, а здесь уже ничего нельзя было сделать.

Доктор Вальдемар? - я пытался рассмотреть лицо человека, маячившее на Лунном экране комби в регистрационной комнате.

Доктор Вальдемар, моя супруга, дама Зоря Йовович, была записана к вам на прем. Уже 10 часов как она должна была…

АХ да-да, - неприятное небритое лицо как-то глупо заулыбалось и даже посерело: да-да, здесь вот какое дело… вам лучше подняться. Вы один?

Мне бы рассмотреть в его глазах ожидание, предвкушение чего-то… ведь у него из глаз сочились слюнки… он уже потирал ручки, и мне бы догадаться тогда, или хотя бы засомневаться. Но нет, я поднялся наверх, успел повернуть направо и… я почувствовал острую боль в голове. Такое жжение, такая царапающая боль… тогда я еще ловил какие-то образы… люди, стены, потолок, люди… но мозг уже спал.

Кругом было темно. Непроглядно темно. И что хуже всего, ничего не помнилось. Для того, чтобы осознать, где я находился, мне нужно было бы, для начала, почувствовать свое тело, о потом вспомнить, где я был в последние секунды моего осознанного бытия Но тела я не чувствовал, а где я был до того…

В голове все шумело и переплеталось. Почему то крупным планом рисовался розовый червяк. Толстый такой, противный, лоснящийся, с прожилками. Откуда он вполз в мое сознание? Почему я не мог стереть эту картину из своей памяти? Я водил глазами по темноте, но видел все итог же отвратительного розового червяка. Тут я понял, что меня тошнит. Ком пролез через пищевод и томился в гортани. Меня стошнило, и на миг червяк исчез из моей головы. Но потом шебуршание в ушах усилилось, и розовое жирное тельце вновь поползло по моему сознанию. Тут же носилось что-то темное, круги какие-то, трубы, ветки. Здание какое-то, очень высокое, серое, без окон. И ветер вокруг, сильный такой, ураганный. Я цепляюсь мыслями за эту башню, чувствую ее холод в моих ладонях, но ветер сносит меня сверху, и я падаю в другой мир, в теплый, мягкий, вонючий розовый мир червяка.

Когда тело, содрогаясь, извлекло из желудка все содержимое, мозг немного успокоился и позволил мне подремать. Дрема была прозрачной, разве только слегка розовой. Я видел какие-то тени но, хотя бы, червяк не возвращался в мой мозг. Я кажется даже заснул, но проснулся оттого, что мне стало нестерпимо холодно. Руки и ноги, я вдруг начал их ощущать, скрутило морозом. Лоб давило, челюсти щелкали, глаза слезились.

Холодно, - прошептал я: холодно.

Я, как завороженный, повторял одно и тоже, пытаясь позвать кого-то на помощь. Но кругом была лишь тьма. Так же внезапно, как на меня налетел холод, меня согрело тепло. Я вдруг понял, что сейчас в мое сознание вползет все тот же розовый червь, но не стал ему противиться. С ним было противно, но, по крайней мере, с ним было тепло. Я лишь чувствовал его розовый запах, но не видел его. Я осязал его дыхание, но было вонючим и тлетворным. Но оно было теплым.

Меня уже тошнило кровью: я чувствовал ее соль на губах. А еще был привкус какой-то горечи. Какой-то знакомой горечи. И запах. Нет, это был не червь. Червь уже и пропал вовсе, и розовость посерела и обмякла как-то. То был уже другой запах. Горький аромат жженого миндаля и… крови.

Я вдруг осознал, что это мой запах.

Однажды я уже пах так. Давно. Когда меня сильно избили в тюрьме. Но тогда я пах кровью, но не этим миндалем. А запах был такой знакомый…

Мне становилось лучше. В том плане, что я почувствовал физическую боль. Просто рвало руки и ноги, крутило суставы, сводило скулы, но… но мучительная психическая боль ушла. Я просто ощущал темноту и все. Все. Мозг затих. Он, кажется, очистился от ненужного ему и спокойно воспринимал происходящее.

Время действительно материально. Это не абстракция какая-то, не условность. Это материя. НО чтобы чувствовать это, надо оказаться совсем одному в совершенно темном помещении. И вот тогда, когда к вам не будет проходить ни лучик света, ни капля звука, вот тогда вы почувствуете время.

Я проснулся в полутемном помещении и понял, что нахожусь в другой комнате. Не там, где прежде. Вокруг ничего не было. Только полусвет. Я попробовал приподнять голову, но шею так заломило, что голова сама собой откинулась назад. Я погрузился во что-то теплое и вновь уснул.

В очередной раз меня разбудили люди. Это была уже совсем светлая комната. Правда, скорее освещенная, чем светлая, т.к. в ней не было ни одного источника естественного света. Я слышал голоса и разбирал отдельные слова. Я открывал глаза и видел чьи-то лица, фигуры.

Дрема сошла с меня окончательно - я открыл глаза и… люди ходили вокруг моей кровати с какими-то узкими черными предметами, с хлориксом, с кусками чистой ткани, еще с чем-то. Мне стало жутко.

Что-то неправильное было во всем происходящем, что-то совершенно неправильное. То, как они смотрели на меня, то, как они говорили, как вели себя. Я дернулся, но тотчас почувствовал тугие повязки на моем теле: я был привязан к кровати. Я дернулся сильнее, и тут громадный мужчина с клочкообразной рыжей бородой нагнулся ко мне и пыхнул:

НЕ ерзай, о то хуже будет.

Нет, слово “страх” было абсолютно неуместным. Для страха надо знать, чего именно ты боишься. А чего боялся я? Мне стало жутко.

Что здесь происходит, - затянул было я, но голос куда-то делся, и раздались лишь какие-то хриплые полусипы.

Пить что ли хочет? – бросил тощий очкарик рыжему.

Да нет, говорить пытается.

Ишь, говорить еще хочет. Скоро не говорить будет, а плакать. И сколько их таких еще интересно? Мы значит тут работай, вкалывай, а они живут спокойной жизнью, как будто всю жизнь тут прожили.

Чистку то будем повторно делать? - какая-то девица лет 20 вонзила в меня что-то острое и кольнула чем-то холодным.

Рыжебородый водил по мне глазами, изучая, думая:

Видно ему в больнице плохой заряд дали. Кожа даже не покраснела. Комиссия когда прибывает?

В сухой застой, Прайх, через декаду.

Ну тогда очистим его, так ведь по инструкции…

Я пытался было сказать что-то этим странным людям, возразить, убедить… Девица нагнулась ко мне и…

Жуть прошла, пришел страх, ибо я понял, что было передо мною.

Это была очень хорошая работа. Просто таки ювелирная. Такая ровная, чистая кожа, такой идеальный рот. Эти глаза с поволокой, чуть заостренный нос. Если бы я не видел подобного лицо раньше, то подумал бы, что это очень красивая девушка. НО я уже ВИДЕЛ точно такое лицо. И это лицо принадлежало гумну. Они были гумнами. Очень хорошо сделанными гумнами. Мне захотелось взвыть.

Снова. Тьма, непроглядная, вязкая. Я пытаюсь держаться за действительность, но мозг бродил, и образы мучили меня. Хуже всего был запах. Такой навязчивый, такой чужой… я пах чем-то чужим, чем-то горько-кислым, приторным. Я пах своей кровью. Я не мог спать, ибо во сне голову вовсе сносило, и каждое мгновение сна было пыткой. Я все падал, падал куда-то. В грязь какую-то, во мрак, в бездну. И липко было всему телу, и… грязно очень. Хотелось вскочить, стряхнуть со своего тела нечистоту. Я помнил, что психический надлом начнет сглаживаться после ощущения холода. Иногда мне уже чудилось, что у меня мерзнут пальцы, но нет… в сознание лезли какие-то уродливые картинки, какие-то гримасничающие рожи. Что-то большое, черное сопело у меня над ухом. Я слышал его мерзкое дыхание, осязал его шерсть. Грязную, сваленную, плотную, в комках грязи. Оно дышало мне прямо в лицо, и я задыхался от удушья. Когда дышать больше стало невмоготу, я сдался.

Обсудить книгу на форуме

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38