Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Ольга Думчева

Волкодав

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38

Я должен был думать о Паскале, о Зоре, об Эрнсте и об неоднократно проклинаемом мною Яше Пекаре.

Сплетни вползают в комнаты как сумрак: незаметно, но одновременно навязчиво. Сначала тебе только кажется, что стало темнее, а потом вдруг комнату заволакивает мрак. Я сначала лишь слышал какие-то намеки о том, что некий полковник серьезно проштрафился перед организацией, а многим позже понял, что речь идет о Зорином отце.

Я понял это по ее лицу, неожиданно испуганному и тревожному, по темным карим глазам, ставшим бездонно глубокими.

В моей комнатушке в спальном боксе едва помещался шкафчик для вещей; остальное пространство занимала выпрыгивающая на время сна койка и матовый экран комби. Но Зоря приехала жить ко мне.

Все, больше нет сил. Эта атмосфера неразорвавшейся бомбы в нашем доме действует мне на нервы.

Но ведь его не арестовали, нет даже слухов об этом.

Полковников, Алеша, не арестовывают. Их сразу аболируют, понимаешь?

Никто не знал, в чем конктретно был виноват Йовович, но было ясно, что его, в числе других высокопоставленных офицеров, просто делают ответственными за грехи куда более высокопоставленных чинов. Все было настолько серьезно, что молодая жена Йововича в страхе улетела на спутниколете в неизвестном направлении, бросив в доме все: и свой идентификатор, и алменья, и личные вещи.

Зорю как-то пытались арестовать на улице. Но увидев в двух шагах от нее меня – офицера организации в темно-фиолетовой форме и фирменной фуражке, патруль опешил и не решился обострять события. Наверное они поняли, что я ее никому не отдам. Никогда.

Мне только с тобой не страшно, - она висла у меня на шее, не пуская на работу: Когда ты уходишь, я все жду, что сейчас придут за мной и заберут.

Нет, этого не будет. Никто не смеет зайти в личную комнату офицера организации, не получив при этом разрешения у его руководства. А мое начальство – это гер-подгенерал Пишкорский, который, хотя и ужасен в своем худшем пен-а-нюше, но все же держит меня при себе, и тем мне нравится. Он не даст санкции - и никто не войдет.

Через неделю Йововича арестовали. Сумрак, пролезавший через щели организации, добрался и до моих ушей. По официальной версии, Йовович сотрудничал с… монгами. Действительно, надо же им было что-то да сказать.

Однако в организации что-то да происходило. За неделю пропало четверо сотрудников уровня М. Это е просто цифры. Это сенсация.

На Земле организация всесильна. Ее пальцы роются в белье почти каждого землянина, локти давят на горло всем компаниям, а плечи поддерживают все правительства. Это огромные руки величиною с Землю. И чтобы у этой руки кто-то оттяпал четыре пальца… это было до определенного времени неслыханно. А теперь вдруг стало очевидно. Кто-то сдал четверых сотрудников. Тех, кого считали наиболее опасными для гумнов. Позже выяснилось, что претендентов было пять, но акын, а пятым должен был стать именно он, Акын вычислил гумнов сам и сжег их электрическим генератором:

С.ки хотели сделать мне темную. Я сам, на х.., темную кому хочешь сделаю. Зажарю любую с.ку!

Я знал день, я знал час, я знал минуту, когда Йововича аболировали. Я сидел в соседнем отсеке и слушал. Смерть пришла тихо и молча, совсем не так как жизнь.

В тот день, вечером, я застал Зорю у комби. Она искала что-то в сети и не обернулась мне навстречу. Я хотел что-нибудь ей сказать, но не решился.

Не надо ничего говорить, - она все так же сидела ко мне псиной и перебирала сайт за сайтом: Я это почувствовала. Так же было с матерью. Я чувствую, кода любимые уходят. Разве ты нет?

Я? Что я. Я тихо спал в ночь. Когда моей мамочки не стало, а отца развеяло по Луне. Я видел сны и был как всегда вполне счастлив. Что я?

Зато позже, многим позже их смерти я сходил с ума от одиночества, от тоски по ним. Я тосковал, я горевал, я мучился. А она нет. Я видел это по ей. Она нет. Никогда.

Наверное, раз окончательно смирившись в потерей, перестаешь мучиться тоской. А я так до сих пор и не смирился, до сих пор храню в самом потаенном уголке своего сознания надежду на что-то… Безумно даже говорить, когда я все видел своими глазами. Но так мне легче. Мне легче переживать всю жизнь, чем убить себя простой правдой. Мне казалось, что тогда, 11-ого июля, я распрощался со всем Лунным во мне и мстил за это земле, но вот не вышло. Я не пошел до конца. Я не захотел идти до конца.

- Если тебе будет легче, то плачь при мне, не сдерживай слезы, - я подошел к ней и обнял.

Она обернулась. Нет. Ее лицо не хранило никакого выражения печали. Нет. Она не была печальна. Она не плакала, не горевала. Она просто просматривала сайты от нечего делать. Она уже давно смирилась с мыслью и стала жить другим. Мы вес же всегда были слишком разные, но почему-то любил я из всех женщин в своей жизни только ее. Хотя, почему любил? Я все еще люблю ее. Вот так.

Я все еще был должен присутствовать на этих мучительно долгих разборках по исследованию речи гумнов. Вел их гер-лейтенант Акын.

Все слушали его доклад, представляющий собой смесь каких-то френологических данных, хистрографических правил, абстрактных рассуждений на тему и злобного ядовитого сарказма.

Мне досталось в наследство х.евое хозяйство от гер-шуле Паксаль Че. Еще тот сукин сын. Подсовывал мне какие-то бл.дские формулы, на самом деле не действующие в ситуации… но я сделал все возможное и невозможное и пришел к выводу, что…

Все, что он говорил, было бы вполне разумным и добротным материалом для исследования, не подправляй он это своими едкими замечаниями.

К концу третьего часа выступления у всех начало сводить скулы и лопаться глаза от напряжения. Неожиданно, гер-подгенерал Пишкорский прервал акына такой пен-а-нюшной фразой, что даже невозмутимое узкоглазое лицо азиата как-то вдруг посерело и покрылось трещинками.

Кончай свою пох.ень, - завершил Пишкорский спич и вдруг ткнул в меня пальцем: вот ты давай лучше расскажи, что по…

В общем, меня попросили представить результаты моей работы, ноя, сославшись на незавершенность проекта, договорился о недельной отсрочке выступления. Мне в ответ покивали и согласились.

Вся левая часть моего лица вдруг загорелась так, как будто в меня прыснули кислотой. Левый глаз перестал видеть, а левую щеку вдруг начал мучить нервный тик. Это Акын, со звериным оскалом на лице, посмотрел на меня в упор.

Его лицо было страшно. Столько открытой ненависти и злобы я не видел ни на чьем другом лице за всю мою жизнь.

Х.ев умник, думаешь п..датые отношения у тебя с этим хр.ном под-генералом? Ни х.я! Отморозок еб.чий! Через неделю ты будешь пускать пузыри, т.к. нет у тебя ни х.я ничего, а овт я буду во всеоружии. Я давно на тебя щенка х.ва донос собираю, уже толстое такое дельце. Здесь и дядя твой, с.кин герольд, и мамаша. Делающая тайные операции детям 12+, и отсидка твоя. Я то знаю с кем, х.й е.учий, гнил там, с таким же козлом хр.новым. и с.чку эту, дочку Йововича, что ты трахаешь я тоже тебе вспомню. Я тебе все вспомню, и через неделю тебе, поганцу хр.нову, не кивать будут, а аболятор в рот вводить, понял?

В первые минуты у меня просто грудь свело. Не от страха, нет, а от шока. Помнить столько, собирать столько всего и так ненавидеть! Но ко мне вдруг пришло странное спокойствие .Я просто решил для себя, какими будут последние слова моего выступления. Страшные слова, страшная ложь… и я улыбнулся ему. Это было мучительно: улыбаться ему и знать, как он кончит. Но никто не должен был сказать позже, что все сказанное мною – это месть. И я улыбался ему, я стоял и улыбался. Все будет позже, все будет просто, очень по лунному: без всех этих испепеляющих взглядов, без этого представления. Молча, расчетливо, обыденно.

Сейчас даже трудно восстановить всю цепочку событий, все мои мысли, все переживания. Я пытаюсь выстроить логическую цепочку, но уже не помню, как именно я сделал самое важное открытие в моей жизни.

Кажется, это были лягушки. Да, именно так. Тихий Крым. Летний Крым. Ночь такая глухая, что даже мрак плотен. И вот, посередине безлуния этакой глубинной тьмы, раздается… то ли трель, то ли щебетание. Будто маленькие трещетки захлопали в руках ребенка. Тихо так, почти беззвучно. Это было лучше любой музыки, лучше любого из чистейших тонов. Это было натурально! Чисто и верно! Это был самец лягушки, кажется, земноводной, отчаянно зовущий свою подружку. Я никогда не слышал ничего подобного. Столь естественного, столь чувственного, столь неповторимого. Он звал ее с такой искренностью и настойчивостью. Я невольно восхитился голосу этого самца, его лягушачьему эго.

Но в следующую ночь, такую же сметанно-густую от мрака, я услышал трели уже трех самцов. И то, что меня поразило, так это… как описать точнее… сходство. То есть каждый жених-лягушка звал чуть по своему, чуть на свой лад, но общая канва… это не было ведь языком, их трещание. Это были звуки, инстинктивно производимые ими, некая генетическая программа. Не язык.

Тут вспомнились отчего-то гумны с их удивительными голосами. Такими мелодичными и такими… одинаковыми. Не язык, - вертелось в голове. Не язык.

А потом еще были эти танцоры. Да, скорее это были танцоры, не лягушки. Да, именно танцоры натолкнули меня на мысль о языке, вернее, на мысль о не языке. Это были хиспаниш: женщины в чем-то цветастом, мужчины в нелепой обуви с каблуками. Ритм. Ритм их танца.

Цок-цок. Тра-та-та-там, зо.о.о.к, трам. Поэт мог бы сказать. Что ноги танцоров пели, а сапоги щелкали языками. Хореограф бы выделил в танце слова, фразы, текст, но на самом деле, языка нет. Это не язык. Это ритм, звуки, талант, генетика, откровение… но не язык.

И тогда, в первые, я вдруг ужаснулся мысли о том, что все 30 лет изучения гумнов, этих странных существ, до боли похожих на людей, были потеряны попусту.

Деньги. Куча денег. Несметное их количество было выкинуто, по сути, на ветер. Ведь если верно то, о чем я догадываюсь, то вся наука гумнологии – блеф, мистификация. А о гумнах на самом деле мы ничего не знаем!

Я бежал в здание организации так быстро, что затем десять минут подряд не мог отдышаться и взять в руки стилос для отметок в регистрационном отделе.

Не язык. Не язык. Тогда зачем? Для чего?

Служивый, - я чуть не оглушил дежурившего на уровне М сотрудника: Служивый, быстро мне информацию по свеженьким гумнам.

Каким, гер-шуле?

Ну тем, на которых почти нет человеческой кожи. Кто-нибудь прямо свеженький, кого еще не успели превратить в гумна, кто-нибудь выловленный нами в секретной лаборатории.

Таких почти нет.

Найди, да шевелись, давай.

Мой мозг работал с такой неожиданной для меня самого скоростью, что руки не успевали выполнять все поручения. Что-то падало на пол, не хотело разворачиваться, ломалось у меня в пальцах.

Служивый, срочно сделай генетический анализ всех тканей гумна, того, что последний из поколения Яши Пекаря, на его соответствие че-клише.

Так уже ведь детали, все высчитали.

Нет, меня интересуют все органы! Все! Не голова, ни шея вместе взятые, а каждая голосовая связка за каждой, каждое ухо за каждым! Понял?

Гер-шуле, но монги делают только кожный покров и волосяницу, внутренние органы остаются прежними.

Вы со мной, кажется, ершили поспорить? – служивый сглотнул и удалился.

В голове еще крутился какой-то калейдоскоп. Я еще не видел конечной цели, но уже чувствовал обдувание струей сквозняка. Дверь рядом. Выход за следующим поворотом. Уже пахнет простором, чувствую раздолье. Бежать, бежать не останавливаясь. Вперед. Только не сейчас, только не сейчас устраивать передышку. Вперед, иначе я потеряю нюх.

Гумна изрядно покалечили, сделав пункцию всего кожного покрова и всех внутренних органов.

Надеюсь, вы знаете, что делаете, - служивый протягивает мне рулоны бумаги. Я попросил распечатать его всю информацию. Экран слишком мал чтобы охватить все.

Чувствую, что дверь притаилась где-то за столбиком цифр о данных по слуховому и голосовому аппаратам. Сердце перестает биться, когда мои глаза, ошалевшие, безумные, натыкаются на столбик: слуховая улитка – 100%, голосовые связки – 100%. Эти органы полностью повторяли аналогичные органы Яши Пекаря! Вернее, понимаю, они были полностью клонированы! Это не было органы гумна! Значит… это значит…

Нет, я не чувствовал себя героем. Ни минуты. Я, кажется, даже испытал разочарование. Вот и все. И почему я? Почему я должен был сказать об этом? Вот Эрнст, что опасного он усмотрел в том, чтобы открыть всем правду о том, что… Что это меняет? Меняет ли это что-то в холодной войне? Перестанут ли после этого похищать людей? Будет ли космос мирным?

Я растянулся на полу, прямо посередине всех моих распечаток. Все. Все завершилось. Так долго, так мучительно. А что с того? Я лежал на полу и мысль моя, уже сонная, уже сомлевшая, несла меня куда-то вдаль, а может вглубь, точнее не определишь. Я погружался в приятность ночи, и ласковый сон нежил мой разум. Добрый сон отделил меня от враждебной земли, от чужих городов, людей. Я спал и видел сны. И в них был покой.

Я отчего-то встал с тоскою в сердце. На 12.00 была назначена внеочередная сессия глав организации, и именно там я должен был выступить с речью.

Но об этом не думалось. Было 12-ое число, а этот день месяца всегда заставлял меня перевоплощаться в кого-то иного. .Я был уже не Алексеем Кравецом, не Алексом Кохом. Я был судьей, и я судил самого себя.

Зоря спала. Тени хранили ее. Тени укутывали ее лицо, фигуру, и я мог отобрать у них лишь ее силуэт. Темный на ослепительно-белом.

Обсудить книгу на форуме

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38