Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Ольга Думчева

Волкодав

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38

Бл.дские свиньи, ох.ли совсем! Тут какой-то молокосос за какой-то месяц обх.ячил весь материал, а вы, бл.ди, уже 30 лет мозги мне е.ете. пи.датые работнички, е.ать вашу…

Закончил речь он обращением ко мне. В полной редакции, это:

…, гер-шуле.

Так я стал гер-шуле. Так с меня сняли судимость. Оставалось отработать какие-то 15 лет стажировки!

Самое страшное в одиночестве – это его скрытая власть над человеком. В одиночестве что главное? Не начать жалеть себя. Нельзя, ни в коем случае нельзя показать ему, твоему одиночеству, что тебе очень плохо, очень грустно и хочется просто биться головой о стенку. Начнешь жалеть себя - и оно загрызет тебя, выест изнутри всю сущность, пережует и выплюнет. Даже если ты совсем один, настолько один, что в твой день рождения ты сам забываешь о своей годовщине, а напомнить о ней некому, даже тогда нельзя себя жалеть.

Я так думаю, что одиночество – это раковые клетки. Оно живет в нас всегда, только ждет своего часа. До первой ядерной, говорят, люди успели понять причину рака, но только теперь об этом уже почти никто не помнит. С одиночеством ситуация лучше. Можно понять причину, толчок, исходную точку. Толчок – жалость. Сосущая жалость к себе.

Вот вы говорите себе, я бедный, несчастный, мне не повезло, я выброшен вон из праздника жизни. И вот вы чувствуете легкость некую внутри. Что это? Да? Это одиночество вылезло из вас для того, чтобы вас съесть.

Были дни, когда все вокруг: угрюмые жилые блоки, радиоактивные дожди, серость, грусть пытались вытянуть из меня мое спящее ощущение одиночества. Бывали дни, когда я даже не расчесывал волосы, не мыл лицо и не менял сорочек. Я просто хандрил, просто грустил, просто безумно, безумно хотел ДОМОЙ! Но как гонщик на драгстере, я, каким-то чудом. Ловил свое сознание в скоростной шикане и летел дальше. Наверное, так я выжил. Я запрещал себе себя жалеть. Хотя жалость – это такое чувство, которое может спасти жизнь, но только это случай тяжелобольного человека. Жить - или жалеть себя. Вот в чем вопрос. Я так не хотел. Я так не стал. Я та не соглашался.

Пусть земля, пусть я ее презираю, пусть здесь мне ничего не надо и не мило, но это еще не повод жалеть себя. Не повод.

Я работал. Очень много работал. Мне открыли все секретные каталоги в сети организации, и я слишком высасывал из всех мозговых косточек все их содержимое. А сколько там было грязи, сколько крови, сколько предательства!

Но я искал сове и вскоре приучился не обращать внимание на грязное белье организации.

Вопрос. Какую зацепку для себя в президенте Лугове нашел для себя Эрнст? Что с того, что все люди, находившиеся на борту, были использованы в качестве че-клише для гумнов? Что дальше? Где та ошибка, что монги совершили в своей работе? Что тебя насторожило? Где искать? Ведь ты что-то нашел. Нечто, что заставило тебя испугаться и уйти от всего прочь, навсегда, и гнить, но не сказать никому. Это было так страшно? Так важно? Что? Ну что ты разглядел во всех этих папках? Откуда начать путь?

Я был теперь не один. Целый уровень М2 погрузился в изучение френологии гумнов. А что дальше?

Красная такая стена. Кирпичная. Глухая. Это тупик. Вот я чувствовал этот угол, это стену каждой клеткой своего тела. Где выход? Где лазейка? Куда деться?

5-% сходства у одного, 74 - у другого. У кого-то 45, у кого-то 98. А что с того? Куда идти дальше?

И вот еще проблема. 7 поколений гумнов. Из 18 выявленных на сегодняшний день. У всех представителей Экс 1-7 схожие физиономические данные. Но число пропавших людей, найденных позже обезглавленными, практически соответствует гипотетическому числу гумнов. Зачем им нужны были эти люди? Зачем столько жертв, если из 51 экземпляра можно было наделать 7 поколений гумнов?

Комби пыхтел, старался, но он не мог дать ответ. Электронный разум. Ерунда это. Есть лишь человеческий разум, а все остальное – шаг назад от него. И, наверное, если живой человек не знает ответа на вопрос, то глупо искать его в комби.

Паскаль, - я теребил его за рукав, пытаясь заглянуть ему в глаза: Паскаль, вспомни, ну же. Что еще твой учитель говорил тебе обо всем этом? Только перевозчик? Не может быть. Ведь было, должно быть что-то еще. Что это?

Он смотрел на меня своими красивыми спокойными глазами и улыбался тихой красивой улыбкой.

что ты от меня хочешь?

Имена, даты, факты, не знаю что-нибудь. Мне нужно делать следующий шаг.

- но мне и в правду больше нечего добавить. У меня не осталось ничего. Только папочка со ссылкой на ИПД-перевозчик, да всякая мелочь типа проездных купонов.

Купоны?

Ну да. Те, что этот человек выписывал себе на дорогу. Он нанимал спутниколет, а дорогу оплачивал купонами.

Отдай их мне.

Зачем они тебе? Там ничего нет, ни имен, ни фактов. Он никого никогда не брал с собой.

Отдай их мне. Все равно отдай.

Паскаль смотрит на меня с усмешкой и про себя подсмеивается. Меня и в правду стали считать странным. Вернее, Лунянина никогда на Земле за нормального человека и не принимают, но к моей лунной странности прибавилась странность одержимости.

Я пропускал через комби все купоны Эрнста, нов них не было логичной связи. То были деловые, личные поездки, но с Президентом луговым их ничего не связывало. Совершенно. Я купил для каждого купона отдельную целлофановую форму, т.к. боялся, что купоны намочатся или изотрутся. Как реликвии я вытаскивал их каждое утро на свет Божий и бережно раскладывал перед комби.

И те, кто заглядывали ко мне, крутили пальцем у виска и хихикали; а те, кто не заходили, а лишь встречались со мною в коридоре или в столовой, оборачивались и смотрели мне в след, будто пытаясь разглядеть во мне что-то.

У хистрографа должен быть инстинкт, - говорил мне Паскаль, играя с одним из купонов.

Положи на место, - буркнул я и вновь уставился в экрана комби.

У тебя должно быть предчувствие, интуиция, инстинкт. Ты должен чувствовать правду. Просто осмотри все купоны и выбери тот, что подсказывает тебе сердце.

Мне оно ничего не подсказывает.

Это не правда, просто ты не пробовал.

Инстинкт. Интуиция. Откуда бы ей взяться?

Чему меня учил Эрнст? Как он говорил? Думай и помогай себе думать. Вот, беру в руки круглый предмет, кручу его в руках, стимулирую нервные окончания. Помогаю себе думать. И что? Что-то ничего конкретного. Значит, как он говорил: слух – мое слабое место, нужно видеть, смотреть, наблюдать. Смотрю на купоны, наблюдаю… ничего.

Вечером вдруг пошел дождь. Хороший дождь. Чистый. Без радиоактивных осадков. Я еще как-то не привык к тому, что сверху может что-то капать или сыпаться и не любил ходить по улице в дождь. Я смотрел на капли сквозь проем в двери и слушал и стук по местным крышам. “Та-ра-ра-рам та-там. Та-там. Ту-ту-ту-ту. Трам. Та-ра-ра-рам. Трам-трам.”

Что-то знакомое было в этом звуке. Что-то знакомое до боли. Не в звуке, а в общем ритме, в общем значении. Что-то имело то же звучание, ту же осмысленность. Не помню что. НО что0то такое…

Боишься промокнуть? - Мимоза застегивала молнию и натягивала глазики: а коровок в это время уже нет, да и видимость плохая. Придется пешком.

Я попятился от двери, открывая ей дорогу:

Ты иди, а я…

Ну ты же не боишься дождя, да? Пойдем! Проводишь даму до станции спутниколета.

Все же как лунное воспитание крепко сидит в головах у лунян. Простого слова “дама” достаточно для того, чтобы забыть о неприятности дождя и слизистости улиц.

Ветер надувал мой дождевик, делая его большим и влажным. Я, весь надутый и грузный, шел по мокрой дороге и слушал дождь. Та-та-та-там, та-ра-ра-ра-рам. Трам-трам. Что же мне это напоминает? Что? Ведь такое явственное сходство.

А может ко мне? – Мимоза поймала мою руку и зажала между ладонями.

Зачем?

Если бы ты не был Лунянином, я бы подумал, что ты издеваешься надо мною или презираешь.

Нет.

Нет? Тогда полетели?

В спутниколете было тепло и даже как-то технически уютно. Мы летели в Крым и слушали дождь.

Выйдем на Прянной, - Мими говорила мне в ухо и щекотала волосами шею: у меня дома ни крошки, что-нибудь куплю поесть.

На Прянной были и боксы и чистенькие домики.

Сюда ведь Крым прилетает за продуктами; редкая вещь – чистые овощи. Ты ел когда-нибудь настоящую морковь, свежую зелень, помидоры с грядки?

Это вкусно.

Спрашиваешь! Это самое вкусное, что есть на свете. Правда это жуть сколько стоит, у меня таких денег нет, но на картофель со стручками лука должно хватить.

МЫ зашли в стеклянный павильон и там…

Холод вдруг окутал ноги. Кончики пальцев просто вмиг озябли, а по спине прокатилась дрожь. Мелкая, кусачая, цепкая дрожь. Лицо, отчего-то левая сторона, вдруг начало дергаться, а пальцы были по-прежнему так мертвенно холодны, что нельзя было коснуться щеки.

Прямо передо мною, в ярком дождевике, в белом платье стояла Зоря. Черные волосы. Гладкие, блестящие; смешное лицо, веселое, живое. Я мог докоснуться до нее, только протяни руку, и оттого руки немели, а ноги сводил мороз.

Она хотела обойти меня, но вдруг подняла вверх глаза и посмотрела на меня. В ее глазах было удивление. Большое, неразмерное удивление. Потом… Что же мелькнуло потом? Интерес, любопытство? А затем такая пелена, просто волна… нежность.

Алеша? Это ты? Правда ты?

В пальцах кололо, а спину просто гнуло, и я как-то глупо улыбался, как-то естественно держал себя.

Сколько я тебя не видела! Алеша! Почему ты не приходишь? Отчего? Я уже давно не сержусь на тебя, даже не помню причину всех этих детских обид. Да что это я! Ты такой мокрый, озябший, поедем, поедем! Я так рада тебе!

Я наверное глупо выглядел и глупо себя вел. Я наверное просто спал. Я думал, что я сплю, потому что так хорошо бывает только в снах, и только детских, и только под Рождество. И я шел куда-то, и я молчал, и я снова шел куда-то, и я не понимал, что делаю.

Стой, - я вдруг остановился прямо на подходе к спутниколету: я ничего не понимаю. Да я рад, что все так, если хочешь знать, я просто, наверное, сошел бы сума от радости, если бы мог полностью осознать происходящее, но у меня просто голова кругом идет. Ты правда… то есть это все на самом деле? То есть… это не шутка какая-то, это не розыгрыш, ты сейчас не отвернешься от меня, не уйдешь? Я что, действительно могу ехать с тобой, и это все… реально? И это все… на самом деле? Просто… я так ждал этого, я так долго ждал, что перестал верить, то есть я уже не знаю, верю ил я в это все. Это стало навязчивой идеей, манией моей, и я сам в нее не верю, сам не знаю… прости… прости, но я не могу так сразу… я даже не осознаю, что происходит, в чем дело и… просто так не бывает, просто… просто я уже смирился с тем, что ты – это из разряда “никогда”, и я не могу так сразу начать думать… а к тому же, если все это шутка, или розыгрыш, то… я не хочу… я… ты понимаешь, я уже пережил все это в себе, я уже смирился со всем однажды. Я убил в себе надежду, веру, я… понимаешь… я перестал об этом думать. Я по прежнему… все как и было… я так же чувствую, но я… пойми меня, милая, пойми меня, родная, я не переживу всего этого во второй раз. Не переживу. Это ведь боль какая, и я, если что, просто сломаюсь, мне и так нелегко, и если вдруг… еще раз, то есть, если ты… к примеру, передумаешь, а я уже буду надеяться, то…

Я закрыл лицо руками. Я не мог тогда с ней ехать. Я не мог тогда с ней говорить. Я не мог тогда ее видеть. У меня просто выпрыгнуло бы сердце. Я не могу чувствовать так сразу и так много.

Она докоснулась до моих рук.

Не надо, не касайся меня и не говори мне сейчас ничего, ладно?

Она хотела было перебить, но я приложил к ее губам палец, а затем тут же отдернул его.

Нет, нет, нет. Молчи. Если ты сейчас что-нибудь… просто молчи. Я сейчас уйду, повернусь и уйду, потому что во мне так много всего… я чувствую слишком много. И… да не смотри ты на меня так, не смотри… я люблю тебя, ты понимаешь это, я люблю тебя! Я жить без тебя не могу нормально, я с ума по тебе схожу, но я не могу так! Не могу! Я так долго тебя ждал, я так долго надеялся! А потом я перестал ждать, и это жестоко, это очень жестоко заставлять меня теперь, когда мне уже почти не больно… когда все уже почти затихло, когда я смог думать и о других женщинах. Это жестоко… ты оттолкни меня, прогони, ударь, только не заставляй меня надеяться, потому что я не хочу пережить все это заново, я не хочу опять жить с такой страшной болью. Скажи мне сейчас, раз и навсегда, скажи мне “иди, ты мне не нужен”, скажи так, прошу тебя. Милая моя, родная, отпусти меня из жалости, от скуки или просто так. Ну, прогони меня, прогони, прошу тебя, ну что же ты?

Обсудить книгу на форуме

Главная : Проза : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38