Любовные романы и рассказы

В нашей онлайн библиотеке вы можете найти не только интересные рассказы, популярные книги и любовные романы, но и полезную и необходимую информацию из других областей культуры и искусства: 1 . Надеемся наши рекомендации были Вам полезны. Об отзывах пожалуйста пишите на нашем литературном форуме.

Сергей Лопатин

Предварительный просмотр

Главная : Любовные романы и рассказы : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

Текст размещен с разрешения автора

Не для всех. Только для сумасшедших. Плата за вход – разум.
Герман Гессе

Утро. Я ненавижу утро. Эта холодная до неприязни всем телом атмосфера мне настолько противна, что одно слово “утро” заставляет вспомнить о тошноте и усталости. Утро. Когда редкие ещё машины куда-то спешат, а шоферы крутят их рули с выражением гнуснейшего героизма на своих замусоленных рожах. Дебилы! Ну какого черта они встают в четыре утра от своих толстых, глупых, дурно пахнущих, некрасивых жен, умывают свою рожу, толстыми крестьянскими пальцами приглаживая свои просаленные усищи! Неужели нельзя проспать хотя бы до восьми, а потом встать и поехать, без всяких там героических поползновений в сторону сокращения времени сна. И вот они едут мимо меня. Куда едут? А бог их, дураков, знает. Едут они, раскручивая руль своими грубыми прокуренными руками, а рядом с ними лежат приготовленные их женами невкусная курица в фольге и холодные, сваренные вкрутую яйца в полиэтиленовом пакете. Мерзость!

Или сумасшедшие старухи-дачницы. Им же лежать в доме престарелых и ждать свою омерзительно воняющую смерть, а не переться к своим овощам и фруктам, выращивать свою редиску. И вот они, с граблями и мотыгами на плечах, топают на свои дачи. Они встали все сегодня часа в два ночи, мучимые старческой бессонницей, сварили себе еду, а теперь идут на свою дачу с ещё большим героизмом, чем шоферы едут на своих колымагах.

Я иду по асфальту, безразлично смотря на собственные ноги, поскольку желания смотреть по сторонам у меня нет. Этот туманный утренний город, такой все ещё вялый, как я, но уже возбуждающийся и готовый вывалить на свои дороги кучу абсолютно бездарного и бесполезного мусора, который ханжеской походкой пойдет на работу, чтобы там сидеть и жить так же, как он всегда жил.

А я иду. Меня тошнит и клонит в сон. Я не пьян, но чувствую себя переваренной пищей. Мне плохо. Я бы умер. Просто умер, бросился бы сейчас на этот тротуар и сдох бы, как вшивый гонорейный бродяга, при этом испытав блаженство от того, что просто дохну и мне никуда идти уже не надо.

Поганое утро. Мне же не долго идти, а почему тогда я так долго передвигаю ноги?

Я иду быстро и жалею, что идти быстрее не могу. Бежать не хочется. Поганое утро.

Ну, иди, иди! Это я сам себя так подбадриваю. Вот дебильное слово! Подбадриваю…

Ну, иди же. Ещё немножко и тебя ждет постель. Ты залезешь туда, будешь самым счастливым и заснешь. Хотя, конечно, не сразу. Ты будешь оттягивать этот момент. Ведь каждому хочется быть счастливым чуть дольше. Ну, потрепи чуть-чуть.

Всё! Дошел. Сейчас, сейчас. Скидываю одежду на кресло. Ложусь в заранее приготовленную постель, закрываюсь одеялом. А-а-а! Ещё минута и не будет у меня ни тошноты, ни воспоминаний об ублюдочных шоферах, куда-то проезжающих таким ранним утром. Ещё минуту и я буду свободен ото всего. Минута пошла. Сплю. Меня не будить.

…Утро, конечно, я терпеть не могу ещё и потому, что оно прерывает ночь. Что такое ночь? Да нет её вовсе. Одиннадцать – еще вечер. Час – ни туда, ни сюда. В два часа – скоро утро. Четыре – лучше бы я умер, свалившись с кровати в родильном доме и разбив о кафельный пол свою никчемную голову к чертям собачим.

Не свалился и не умер. И с этим приходиться считаться. Бред какой-то.

Я прекрасно знаю, что проснусь часа в два, вернее в час, буду находиться час в совершенно идиотском состоянии, когда сон уже уходит, а приходит пробуждение, а толком ничего и нет. Тогда лежишь в постели, мучаешься от надоевших простыней и подушки и спящим разумом ощущаешь себя кирпичом, к примеру, который вполне органично лежит на кровати.

Итак, встану в два часа, чувствуя себя не стираными трусами. Умоюсь. Буду есть. Целый час. Сорок пять минут, из которых проведу, тупо смотря на масло и ковыряясь в нем ножом, как садист-патологоанатом в гениталиях привезенной ему бродяжки.

И так – каждый день. Ни выходных, ни праздников. Каждый день я плетусь по утрам в свою кровать и там получая единственное удовольствие ото всего этого идиотизма.

Изо дня в день. Эти машины, эта тошнота. Тошнит от одного слова “утро”. Ещё меня так тошнит от слова “нежность”.

Впрочем, иногда мне приходиться заниматься и ещё более тошнотворными вещами, чем плестись по утру домой. Иногда я работаю.

Я, как выясняется, писатель. Расскажу предысторию, как любил выражаться один мой знакомый. Он был забавный такой подлец. Прямо так и говорил: “Расскажи, что ли, какую-нибудь предысторию”. Да, собственно, предыстория. Как я оказался писателем. Вздумалось мне, идиоту, как-то написать книжку. Сел, написал. За год написал. Выписывал какие-то значения каких-то слов, чего-то с чем-то сверял, на что-то намекал, куда-то отсылал. Написал. Книжка – идиотская. Ни разу сам её прочесть так и не смог. Бредятина ужасная. Решил её назвать. А чем глупее книжку назовешь, тем её лучше будут покупать. Писатели любят называть свои книжки. Я даже знаю некоторых, которые только названия и придумывали. Придумают название – и рады, а книжку на потом оставляют. И обзовут ведь как, что-то вроде “Секретная пятка кардинала” или “Где ты был, мой Христос?” или ещё как-нибудь. Я же назвал книжку так: “Мой друг Клитор”. Это была психиатрическая трагедия, в который главный и единственный герой, безрукий, на протяжении тридцати лет мучался сном, где он не мог найти клитор у несуществующей жены. Мною обсасывалось каждое слово, мною была создана такая словесная каша, такое словесное болото, что оно засасывало остатки разума читателя. Так получилось, что один крупный литературный критик, видимо, с перепоя назвал мою книжонку новым словом в литературе, правда, не обозначившись, что же за слово он таки имел ввиду. Его глас подхватили еще парочку критиков и их стараниями к концу года, в котором меня угораздило эту душераздирающую историю с поисками клитора написать, я стал самым популярным писателем в стране. Самое для меня примечательное из всего этого для меня было смотреть в глаза читателей, подбегавших ко мне с просьбами расписаться на книжке. Я же видел этих чумородных дебилов! Как они смогли прочитать такую книжку, я понять не мог. Мой взгляд на них говорил приблизительно следующее: “Милые, неужели вы эту дрянь прочитали?”. А они-то читали, и по их восхищенным рожам было видно, что им нравилось, что эта дрянь, такая откровенная мерзость вызывала у них приступы желания копаться в устройстве книги, которого там совсем и не было, они искали параллели с Джойсом, а кто-то даже смог найти якобы мои намеки на Фому Аквинского. Ответственно могу теперь заявить, все равно уже никто не поверит, что в мой книге “Мой друг Клитор”, выпущенной издательством “ПОД пресс”, не было намеков ни на какие литературные произведения, кроме сказок Братьев Гримм.

Меня печатали везде, где только могли. Желтая пресса обсуждала меня, обклеивая меня слухами как предвыборными листовками подъезды. Газеты пестрели, как цыганская юбка, моей фамилией Нипель. Серьезные литературные журналы публиковали крупные статьи о моей книге и обо мне, что-то вроде “Жорж Нипель и вульгаризация античной литературы” или “Нипелевская тема в письме Китса к Бенжамену Бейли от 22 ноября 1817 (1)”. Телевидение показывало меня, газеты высказывали меня. Меня любили, меня изучали. А я не понимал, какого черта они нашли во в мне, во всех моих издевках над ними. Меня слушали, мне внимали. Деньги от издательств текли, как текли женщины, думающие обо мне. Мои лица казались даже мне на светящихся экранах и шершавых газетах ухоженными, красивыми и гениальными. Люди сделали из меня если не бога, то его советника по экономическим вопросам. Все, что я делал, вызывало восхищение. Меня просили что-то рекламировать – я рекламировал. За рекламу сигарет “Адер Дром (2)” мне заплатили громадную, как груди какой-нибудь директрисы провинциальной школы, сумму. Я раньше думал, что вся табачная промышленность не получает такой прибыли. Они были идиотами! Они восхваляли меня, они одаривали меня деньгами за мелкую насмешку над всей литературой.

Денег у меня было много, мозгов мало, и я решил всю эту пропаганду моего творчества прекратить. После нескольких зачаточных попыток сморозить какую-нибудь чушь во всяких интервью, которые так и остались попытками, так как любое мое высказывание они принимали за гениальное, я решил обнародовать свою бездарность тем способом, какой для них был бы понятен. Я сел писать вторую книгу. Я написал её за четыре месяца. Я сидел на стуле и выдумывал откровенную пошлятину. Книжонку я назвал просто – “Трусы на пианино”. Это была книжечка на вечную тему гения и толпы, непризнанной гениальности. Главный герой по итальянской фамилии Пианино был гением и не носил трусов, высказывая тем самым протест обществу. Это была социальная драма. Чего только стоили его переживания по поводу того, что из-за брюк на нем никто не увидит отсутствия его нижнего белья. В конце концов, вся поучительность моего сочинения назидательно сводилась к тому, что гению необязательно показывать свой протест, достаточно его выдумать. Книжка была настолько бездарной, настолько мерзостной и невыносимой, что даже был горд собой, поскольку думал, что вряд ли ещё один человек на всем свете способен написать более бездарно. Я отнес её издателю. Он прочел её. Он выпустил её в свет.

Они купили весь тираж “Трусы на пианино” за неделю. Толпа взревела, как любят писать различные страждущие. Я был поражен.

Меня завалили заказами. Театры просили написать для них пьесу на противопожарную тематику, национальное радио имени Холи-Харви Криппена (3) передавало в своих утренних, обеденных и послеобеденных эфирах зачитанные по ролям актерами с гнусавыми, почему-то, голосами отрывки из моих сочинений. Все хотели меня. Я был в плену.

На самом деле, без газет и журналов, я был обыкновенным полудурком, который, вместо того, чтобы заниматься чем-нибудь интеллектуальным, стал писать книжки. Ничего во мне особенного не было и нет, но газеты и телевидение, всеобщее внимание делали из меня идеального человека. Не удивлюсь, если узнаю, что банда пенсионеров где-нибудь в провинции собирала пожертвования на отливку памятника мне и установку оного на чьей-то даче.

После того, как они приняли и вторую мою книгу, я решил положить на них свой писательский дар и стал писать третью. Название пришло сразу – “Телефон-трансвестит”. Я не думаю, что нужно вкратце давать сюжет этого романа. Потом были такие бестселлеры как “Волосяной покров”, “А что, если?”, “Воспитатель манишек (4)” и роман-трилогия в пяти частях “Две части”.

Я был молодым и популярным, но вся эта популярность делала меня в глазах недоношенных людей чрезвычайно мудрым и знающим. Я получал письма, впечатлительные барышни рассказывали, что я изменил их жизнь, кто-то присылал обо мне анекдоты – такие бездарные, видимо, сами сочиняли. У моих дверей вечно толпились плоховатые начинающие писатели и хорошенькие, тоже начинающие, девушки. Писатели пытались всучить мне свои повести и рассказы о неразделенной и, почему-то, нетрадиционной любви. Сюжеты их секвенций были примитивны – кто-то страдал от любви к мужчинам, кто-то – от любви к женщинам, кто-то – ни к тем, ни к другим, а к самому себе. Одному даже, сунувшему мне в руки свой роман о любви великовозрастного руководителя общества инвалидов скандинавской наружности к своему пекинесу. Ему я посоветовал несколько изменить сюжет. Я промолвил ему: “Голубчик, нельзя же так – раз и всё! Эта тема уже опошлена! Возьмите что-нибудь посвежее! Например, любовь молодого человека к письменному столу. Вообразите, будто он получает удовольствие от того, что бреет его поверхности! Попробуйте, голубчик!”. Что-то отдаленно напоминающее бикфордов шнур загорелось в его сумасшедших рыбьих глазах и он, пораженный моим откровением, убежал домой, почти не справляясь с желанием мгновенно, прямо по пути, сделать в точности то, что я ему присоветовал. В действительности же я присоветовал ему такую тему вовсе не из желания помочь. Я был просто должен отрекомендовать ему забыть про этого любителя собак, ведь эта тема мне показалась настолько кретинической, что я захотел её использовать сам. А потом, после выхода книги, этот юный подлец наверняка стал бы возмущаться, почему это я у него спер тему. Пресса бы мгновенно устроила скандал и я бы просто и деловито избавился от ненужного мне обожания таких размеров.

О, как их было много, этих писателей. Молодые, с жилистыми руками, в выцветших и не размеру костюмах, безвкусно одетых и, во всех случаях, также обутых. Их лица были в янтарных прыщах, головы – в сальных волосах, а рукописи во всем сразу. Мне было противно брать в руки эти помои их творческого воображения. Даже не решался их сжигать – боялся, что будет дурно пахнуть. А уж читать и не предполагал. Я складывал их в кучи у дверей, заставляя их, приходивших по какой-то причине на следующий день самих находить свои произведения в этой куче мусора. Интересно, по каким же приметам они это отыскивали?

И что это за неуважение – приходить на следующий день с утра. Это же какое должно быть самомнение, чтобы думать, что я за ночь прочитаю их ересь. Это я ночью не буду спать, не буду дергать во сне своими ножками, а сяду за стол и буду читать очередные “Страдания молодого мастурбатора (5)” с подзаголовком “Все валиться из рук”!

Впрочем, каждому из них я сообщал в доверительной беседе у порога, что они гениальны, что раскрыли такие темы, к которым другие бояться подходить. Во-первых, это давала знать о себе моя гипертрофированная наглость, выросшая после их восхищений каждым моим словом, а во-вторых, они так быстрее убегали из моей квартиры чтобы сообщить своим старым мамашам, у которых климакс прошел ещё до их рождения, о том, что великий Жорж Нипель назвал их гениальными. Эти писаки – они так меня раздражали. К тому же пахли мышами!

То ли поклонницы, делившие лестничную площадку перед моей дверью. Единственное, что их роднило с начинающими дарованиями, это то, что их было много и они были молодыми. Они обожествляли меня даже, может быть, больше, чем подающие надежды авторы. Самим бы кто подал!

Обсудить книгу на форуме

Главная : Любовные романы и рассказы : Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13