Новости литературы

Источник

В РПЦ предложили ввести некоторые священные тексты в школьную программу, так как их изучение поможет восполнить нехватку «нравственной составляющей» среди молодежи. При этом изучение религиозной литературы, по мнению митрополита Волоколамского Илариона, не должно зависеть от вероисповедания школьников.

В Российской православной церкви заявили, что при помощи изучения школьниками религиозных текстов можно восполнить нехватку «нравственной составляющей». Такое мнение в эфире телеканала «Россия 24» выразил глава Синодального отдела внешних церковных связей митрополит Волоколамский Иларион.

По его словам, отсутствие религиозных текстов в школьном курсе по литературе является большим упущением.

«Если наши школьники изучают «Слово о полку Игореве», «Легенду о Гильгамеше», то почему они в рамках курса литературы не могут изучать ту же самую Библию, Тору или Коран?» — задался вопросов архиерей.

Митрополит Иларион считает, что к названным им книгам можно относиться как к выдающимися литературными произведениями, которые достойны войти в школьную программу независимо от вероисповедования учеников.

Кроме того, представитель РПЦ напомнил слова президента России Владимира Путина, который во время «Прямой линии» советовал молодежи читать религиозные тексты, так как они оказывают значительное нравственное влияние. Митрополит подчеркнул, что именно нравственности молодым людям не хватает.

Ранее, 28 июня, РПЦ заключило с Минтруда соглашение о сотрудничестве. Целью взаимодействия названо развитие добровольческого и сестринского служения, передает РИА «Новости».

Документ был подписан патриархом Московским и всея Руси Кириллом и главой министерства Максимом Топилиным.

«Соглашение призвано содействовать развитию добровольчества, участию церковных волонтеров, сестер милосердия и сотрудников церковных социальных проектов в поддержке подопечных государственных социальных учреждений, в том числе психоневрологических интернатов», — отметили в синодальном отделе Московского патриархата по благотворительности.

Там отметили, что подписанное соглашение облегчит работу созданных при участии церкви социально ориентированных НКО, обеспечивая их взаимодействие с государством. По данным отдела, при участии РПЦ создано 400 проектов помощи инвалидам. Кроме того, занимаются активной деятельностью более 300 сестричеств милосердия и более 800 добровольческих объединений и групп милосердия, передает агентство.

Так, в синодальном отделе отметили, что добровольцы посещают интернаты, дома престарелых, организовывая досуг, обеспечивая уход за проживающими в государственных стационарных учреждениях.

Предусматривается также создание постоянно действующей комиссии между РПЦ и министерством. «Положительный опыт совместный работы предполагается распространять с помощью рекомендаций и методических материалов», — отметили представители РПЦ.

Между тем сами священные тексты претерпевают неоднократные изменения. Так, в начале июня, как сообщает католический портал Avvenir, папа римский Франциск решил изменить текст молитвы «Отче наш». Слова «Не введи нас в искушение» он поменял на «Не дай нам поддаться искушению». Таким образом, по мнению папы римского, эти изменения уберут ошибочное восприятие текста молитвы о том, что Бог провоцирует людей на грех.

Этот текст помещен в третье издание книги «Миссал», определяющей ход проведения мессы. Отметим, что ранее понтифик утвердил выпуск книги.

По информации портала, новую версию молитвы начнут использовать до конца этого года.

В РПЦ вносить правки в молитву не намерены. По мнению члена Синодальной библейско-богословской комиссии РПЦ протоиерея Андрея Новикова, в текущем тексте нет богословских неточностей.

«Никто, конечно, не будет менять текст молитвы. Как получили Писание — так и оставим», — пообещал Новиков.

В то же время, по мнению экс-главы патриаршей пресс-службы протоиерея Владимира Вигилянского, в церковнославянском языке подразумевается схожее с исправленной фразой значение. «Насколько я знаю, в других языках, используемых православными, есть оттенок того значения, которое утвердил папа Франциск», — указал он, отметив, что текст молитв изменяется «на протяжении всех веков», при этом смысл не теряетс

Posted by admin at 07:01 PM | Permalink

Источник

Дмитрий Быков: Молчание писателя – это тоже форма его творчества

Кстати, о Достоевском. Много здесь писем, где меня пытаются разубедить мягко – спасибо тактичным читателям и слушателям. Я сам неожиданно получил от Достоевского довольно интересный урок. У меня сейчас был цикл лекций для детей в «Прямой речи» по основным программным произведениям. И там я сказал, что невозможно понять контекст русской прозы без «Что делать?», без ключевой полемики – полемики Достоевского с Чернышевским, полемики о разумном эгоизме, о целом лужинском кафтане. Невозможно понять этот спор рационалиста Чернышевского с иррационалистом Достоевским. И я школьникам – там у меня сидят в основном дети 14-16 лет – сказал, что если они хотят понимать контекст русской литературы, неизбежно надо прочитать два текста: «Что делать?» (пусть несколько глав, пусть хотя бы сны, про грязь здоровую и грязь больную, и так далее) и неизбежно надо прочитать – хотите вы или нет – «Записки из подполья». При том, что – предупреждаю вас – это текст довольно мучительный, довольно отвратительный, довольно тоже растлительский в каком-то смысле. То есть очень легко стать на позицию рассказчика, ведь Достоевский начал тоже с разоблачения этого обывателя, а кончил тем (как и всякий настоящий писатель), что он с ним почти отождествился и его полюбил. И вторую часть, «По поводу мокрого снега», я сразу скажу: слабонервным – не читать. Потому что сцена с проституткой и разговор с ней – некоторые куски там принадлежат к числу самого душераздирающего, самого мерзкого, что есть в русской литературе.

Но они прочли все. Понимаете, нет такого более точного, более верного способа заставить прочесть книгу, как не рекомендовать это делать, как запретить. Они прочли поголовно, причем в основном вторую часть. Вот я спрашиваю: «Эта книга произвела на вас тяжелое впечатление?» «Да», – отвечают все дружно. «Кому она понравилась?» И все поднимают руки. Это гениально. Это омерзительная проза, но она гениальная. Она поразительно написана. Я подумал, что ребенку надо получить эту прививку, именно в отрочестве надо прочесть «Записки из подполья», чтобы никогда этому соблазну не поддаваться. Но они признали все дружно, что как ткань прозы это блистательно. И я должен с ужасом признать, что хотя и на мой взгляд эта книга – самая опасная в мировой прозе; я думаю, именно она свела с ума Ницше, но все-таки это книга великая, ничего не поделаешь.

«Способен ли автор понять, когда ему нужно прекратить писать? В спорте существует такое понятие – «уйти на покой» Почему только в спорте? В кино, в театре оно существует. «На мой взгляд, Стивен Кинг в последнее время стал писать плохо» Нет, не согласен. Для меня любой Кинг хорошо. Способен ли автор вовремя остановиться, не брать в расчет экономику и объективно смотреть на собственное творчество?»

Тут, понимаете, два момента. Во-первых, для писателя, который чуть выше обычного среднего уровня, нету императивности писать во всякое время. Нет такой необходимости. Я часто цитирую слова Ясена Засурского о Капоте. Я спросил, почему Капоте в последние годы не писал. Он ответил, что хороший писатель может писать во всякое время, а великий – не во всякое. Фраза очень утешительная. И второй момент: меня всегда вообще занимал случай творческого молчания. Вот как сказал про себя Пелевин: «Хорошему писателю не писать так же важно, как писать». Молчание Сэлинджера было очень важным творческим высказыванием. То, что он замолчал в первой половине 60-х, в 1965 году, строго говоря, – это и означало конец великой американской прозы, ее вырождение либо в документалистику (что, может быть, есть вырождение со знаком «плюс»), либо в беллетристику, что, скорее, есть вырождение со знаком «минус». Диверсификация проекта. Великая американская литература распалась на две эти ветки: на новый журнализм и чисто коммерческий беллетризм.

Я считаю, что молчание писателя – это тоже форма его творчества, и, как говорила та же Ахматова: «Больше всего делаешь, когда ничего не делаешь». Феномен внезапно замолчавшего литератора – это, в каком-то смысле, и важный показатель кризиса эпохи, и важный показатель трезвой самооценки. То, что Леонов в какой-то момент перестал писать, тридцать лет ничего не печатал. То, что Шолохов замолчал. Я все-таки уверен, что «Тихий Дон» – это его роман, а дальше – что к этому добавлять? То, что Маргарет Митчелл – такой американский двойник Шолохова – ничего не добавила к «Унесенным ветром». Мне кажется, что писательское молчание – это либо показатель того, что тема закрыта и не надо ее ворошить, либо показатель того, что читатель исчез, что не с кем больше разговаривать. Я, кстати, для себя никогда не исключал возможности такого долгого молчания, и это не приговор, это не что-то страшное. Понимаете, вот говорят: «Бесплодие для писателя – огромная мука». А мне кажется, что иногда помолчать – это счастье, это возможность накопить впечатлений, возможность понять, как меняется мир. Слишком много писать, мне кажется, или, во всяком случае, писать регулярно – это та каторга, от которой избавлен писатель, имеющий вторую профессию. Он может себе позволить не зависеть от гонораров.

. Скажем, я написал тут продолжение «Списанных» и не печатаю его. И это так приятно – когда у тебя книга лежит в столе. Вот Астафьев «Прокляты и убиты» написал довольно давно, то есть задолго до публикации. Он говорил: «Лежит в столе, каши не просит». «И лучше, – говорил он, – я и не хотел ее печатать, зачем? Я свой кошмар выбросил из себя, свой невроз преодолел, а зачем это выставлять на всеобщее обозрение?» Жена его уговорила, и он напечатал. Понимаете, это большое счастье – печатать не для публикации. То есть писать не для публикации. Сэлинджер же тоже писал все это время. И, кстати, страшное подозрение меня угнетает. Ясен Засурский тот же с сэлинджеровскими агентами дружен, и он говорил, что, мол, от этого агента слышал: Сэлинджер в 1972 году прислал ему новую рукопись, и он ему ответил: «Останься легендой». Что если опубликованные тексты Сэлинджера окажутся хуже, чем его молчание? Вот я этого ужасно боюсь. Хотя мне дико хочется их прочитать, дико хочется прочитать особенно эти рассказы про Холдена Колфилда, про семью Холдена Колфилда, продолжение «Над пропастью во ржи». Жутко хочется прочитать! И жутко хочется новые рассказы о Глассах, и какие-то рассказы о посмертном опыте Симора Гласса. Жутко хочется про Бадди что-то узнать. Если это окажется хуже, это будет очень горько. Но все равно я продолжаю ждать 2020 года.

Posted by admin at 06:36 PM | Permalink